Институт социально-политических исследований и регионального развития продолжает публиковать материалы Международной конференции «Русская революция 1917 года в судьбах Приднестровья, России и мира: история и современность». Сегодня мы уделим внимание концептуальным докладам, прозвучавшим на пленарном заседании. В программе их было шесть. Однако, как уже сообщалось, молдавские власти не пропустили в Тирасполь двух российских историков - вице-президента Российской ассоциации историков Первой мировой войны Григория Шкундина и научного сотрудника Института всеобщей истории РАН Дмитрия Суржика. В результате конференцию открыли четыре доклада. Текст выступления Дмитрия Суржика, имеющийся в распоряжении Института, впрочем, тоже войдет в наш завершающий обзор.

 

ИСПИРР совместно с Приднестровским государственным университетом готовит сборник материалов конференции. Его планируется представить 8 февраля 2017 года, в День российской науки.

 

Революция: социальный и национальный факторы

 

Первым и главным докладом, в какой-то мере задавшим тон всему научному форуму, стало выступление доктора исторических наук, главного научного сотрудника Центра сравнительно-исторических исследований постсоветского пространства Института всеобщей истории РАН Александра Шубина - «Революция и нация (1917-1920)». Ученый рассматривает важную проблему – соотношение этнонациональных и социальных факторов в революционных процессах. По его словам, шествие Советской власти столкнулось с разнородной этнополитической почвой.

«В одних регионах, как на Украине и в Закавказье, успели сформироваться влиятельные национальные движения, которые сумели обзавестись достаточной вооруженной силой, чтобы отбить первый натиск большевизма. В других случаях, как в Белоруссии и Молдавии, большевики наносили поражение «буржуазным» автономистам, перехватывая лозунг автономии и используя доминирование социальных и политических мотиваций над национальными», - отмечает Александр Шубин.

 

Он дает обширный сравнительно-исторический анализ тех процессов, которые происходили в 1917-1920 годах в различных частях бывшей Российской империи – не только на Украине, Белоруссии и закавказских республиках, но также в Финляндии, Польше и Литве.  Что касается Украины, то российский ученый подчеркивает, что она демонстрировала своего рода «качели», когда доминировали то национальные, то социальные факторы мобилизации масс.

 

«В 1917 году преобладали национальные, в начале 1918 года – социальные. В 1919 году то национальные, то социальные, но вторые все же взяли верх при поддержке Советской России, с которой восток Украины был тесно связан и экономически, и культурно», - констатирует Александр Шубин в своем докладе.

 

Он делает вывод, что после Великой российской революции были возможны четыре варианта соотношения социального и национального. Это, например, Польша, где национальный  компонент однозначно взял верх; советская Россия, где, напротив, было открытое доминирование социальных целей; советские Латвия и Литва, а также Венгрия 1919 года, где социальный проект был использован для решения национальных задач; Белоруссия, в которой национальный проект стал инструментом решения международных революционных «классовых» задач.

 

По словам Шубина, в Советском Союзе социальная повестка довольно быстро победила идеи, связанные с «коренизацией» и национальным фактором. «С началом Первой пятилетки выяснилось, что «коренизация» зримо препятствует индустриальной модернизации, движению рабочей силы в масштабах государства. Единая фабрика СССР не могла эффективно действовать, если бы состояла из «национальных цехов», работники которых говорят на разных языках и плохо понимают друг друга. Доминирование русского языка на производстве становилось основой советского «плавильного котла», - отмечает российский ученый.

 

Однако во второй половине XX века, когда задачи индустриализации были выполнены и встал вопрос качества жизни, культурного разнообразия, национальная проблематика вернулась. Но с ней, как подчеркивает Александр Шубин, вернулись и противоречия. В результате, например, уже в новейшей истории проявился дуализм украинской политической культуры, во многом унаследованный от тех времен, когда восток и юг стали частью Советской Украины. «Запад и Восток Украины продолжили свой спор о языке, о ценностях культуры и индустриального прогресса, связи с Западом и Россией», - пишет российский историк в своем докладе.

 

По его словам, национализм по-прежнему служит средством сдерживания социальных перемен – вплоть до подмены социальной революции национальным «революционным» антуражем.  «Социальные проекты сегодня слишком слабы и далеки от социальных нужд людей, чтобы доминировать над национальным «базисом». Но может быть, так будет не всегда», - выражает надежду Александр Шубин.

 

Вождь революции или немецкий шпион?

 

На пленарном заседании были представлены доклады приднестровских историков - Николая Бабилунги, Анны Волковой и Петра Шорникова. Скажем несколько слов о них.

 

Петр Шорников остановился на теме белого подполья в русских войсках Румынского фронта. По его словам, февральский переворот 1917 года, совершенный в разгар Первой мировой войны, ослабил российскую государственность и армию. Этому пытались противодействовать государственники, в том числе офицеры русских войск Румынского фронта, включая начальника штаба генерал-лейтенанта Д.В. Щербачева. Летом они были готовы поддержать попытку генерала Л.Г. Корнилова положить конец «керенщине» - проводимой главой Временного правительства А.Ф. Керенским политике разложения армии и государства. 

 

Однако корниловский «мятеж» провалился. После этого, как отметил Петр Шорников, среди офицеров Румынского фронта распространилось влияние бывшего Верховного Главнокомандующего генерала М.В. Алексеева. Когда случились октябрьские события, полковник М.Г. Дроздовский при поддержке группы офицеров Генерального штаба, служивших в войсках Румынского фронта, приступил к формированию офицерской части. После вторжения румынских войск в Бессарабию отряд Дроздовского выступил на восток, на соединение с формирующейся на Дону белой Добровольческой армией.

 

Доклад Николая Бабилунги, в свою очередь, был посвящен вопросу, который широко дискутируется до сих пор. Кем был В.И. Ленин – вождем социалистической революции или заурядным немецким шпионом? Приднестровский историк отмечает, что постсоветские СМИ в большинстве своем «представляют революцию 1917 года в виде какой-то невесть откуда появившейся случайности, совершенной внутренними врагами на средства внешних сил». Соответственно, и Ленин обрисовывается персонажем, приехавшим на Финляндский вокзал Петрограда в пресловутом «пломбированном вагоне» с золотом кайзера, выданном на развал России.

 

Опровергая эту довольно вульгарную с точки зрения исторической науки версию, Николай Бабилунга отмечает, что в апреле 1917 года между Россией и Германией было заключено соглашение об обмене гражданскими лицами. «И конечно, был не один пломбированный вагон с Лениным и «немецким золотом», а всего было 4 поезда, не считая пароходов, в которых возвращалась в обновленную страну российская революционная эмиграция. В этих поездах приехали представители 12 крупных политических партий, - эсеры, социал-демократы (меньшевики), либералы, бундовцы, анархисты и прочие. В поездах через Германию проехало 159 человек, из которых только 19 были большевиками. А всего в Россию тогда вернулось более 500 человек», - подчеркивает приднестровский ученый.

 

Вопрос с «немецким золотом», по его словам, возник не в наши дни, а летом 1917 года, когда Ленин был вызван в суд Временного правительства для дачи показаний по обвинениям, заполнившим либеральную прессу. Однако большевистское руководство приняло решение о его неявке и уходе в подполье – существовала реальная угроза покушения.

 

Дело в том, что, как отмечает Бабилунга, Ленин мог рассказать в суде многое о зарубежном финансировании не только большевиков (они на самом деле получали крохи), но и эсеров, меньшевиков и кадетов, составлявших в те дни Временное правительство.  Из Англии, Германии, Японии, Швейцарии и других стран обвинителям большевиков направлялось на революционные цели куда больше, чем «обвиняемым». Немалые средства шли и национальным партиям сепаратистского толка – прежде всего кавказским, польским и финским. «Развал империи на мелкие нежизнеспособные государства, собственно, и являлся главной целью как врагов, так и «союзников» России», - добавил заведующий кафедрой отечественной истории Приднестровского госуниверситета.

 

По словам Николая Бабилунги, при этом и монархический лагерь в средствах не нуждался. «Западные демократии, крупнейшие банкирские дома и финансовые тузы вроде немецкого банкира Ф. Мендельсона (еврея по национальности), барона Г.О. Гинцбурга или еврейского семейства Ротшильдов охотно снабжали правых монархистов России под большие проценты деньгами для борьбы с революцией даже после кромешных еврейских погромов черносотенцев», - отметил ученый. Он подчеркнул, что совсем не какой-то «немецкий шпион», а как раз правые монархические круги в результате подковерных дворцовых интриг спровоцировали отречение царя от престола.

 

«Все рвались «спасать Россию». Но мало кто понимал, что для этого надо делать немедленно, а чего категорически нельзя делать никогда. Пожалуй, только вождь революции В. И. Ленин это знал. Но жить ему оставалось всего лишь несколько лет», - подводит итог Николай Бабилунга.  

 

Он добавляет, что наиболее прозорливые современники революции считали ее глубоко закономерной. Так, великий русский философ Николай Бердяев писал: «Мне глубоко антипатична точка зрения слишком многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают в правде и свете. Ответственны за революцию все, и более всего ответственны реакционные силы старого режима. Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой. Но я не представлял себе ее в радужных красках».

 

В докладе государственного советника Президента ПМР Анны Волковой, несколько расширившем исторические рамки конференции, заявленные в ее названии, были затронуты процессы создания Молдавской Автономной ССР в 1924 году, а затем и ПМР в 1990 году. Как подчеркнула Анна Волкова, до образования МССР в 1940 году территории Левобережья Днестра не принадлежали Бессарабии, являющейся основой современной Республики Молдова.

 

«Более того, в декларации о суверенитете, принятой 23 июня 1990 года, молдавский парламент объявил незаконным акт создания МССР. Тем самым Кишинев фактически отказался от общего государства с Приднестровьем», - отметила приднестровский историк.

 

По ее словам, создание ПМР было полностью легитимным с точки зрения советского законодательства. В Конституции 1977 года было определено, что важнейшие вопросы общесоюзного, республиканского, местного значения могут быть поставлены на референдум. Это и случилось в период образования ПМР. Уникальность республики именно в том, что она была создана самым демократическим путем – посредством всенародного голосования, подчеркнула Анна Волкова.

 

Пять констант

 

В не прозвучавшем, к сожалению, на конференции выступлении ученого секретаря  Центра истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН Дмитрия Суржика дан анализ современной российской общественно-исторической дискуссии вокруг событий 1917 года. Ученый отмечает, что к юбилею революции историки подошли в плюрализме мнений. Один из подходов - противопоставление «капиталистического прогресса» и «коммунистического регресса» (академик Ю.С. Пивоваров). Под влиянием  100-летия с момента начала Первой мировой войны некоторые историки обратились к такой теме, как превращение армии в политическую силу и влияние ее на революцию.  Пример - четырехтомная монография О.Р. Айрапетова «Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917)».

 

Новым направлением стало изучение национальной политики империй (прежде всего – Российской и Австро-Венгерской) с тем, чтобы вычленить «национальный фактор» в истории революций. Также, по словам Дмитрия Суржика, несколько лет назад оформилась весьма сильная тенденция, представители которой заявляли о случайности революции и отказывались от какого-либо поиска объективных предпосылок победы большевиков.

 

Российский историк считает, что в анализе всей Русской революции (1905-1907 и 1917 годов) нужно выделить пять констант, действовавших на протяжении первых полутора десятилетий ХХ века в российской общественно-политической жизни. Это раскол элит, радикализм либерального крыла политических партий, нерешенность аграрного, рабочего и национального вопросов, а также феномен «человека Серебряного века».

 

Раскол элит пролегал не только между родовой, политической и финансово-промышленной элитами, но и внутри аристократии. Дворянство также не было единым.

 

При этом «верхи» могли управлять только по-старому, по-крепостнически. Но низы не хотели жить по-старому. Потому ожесточенная борьба была неизбежна, констатирует Дмитрий Суржик.

 

Говоря о радикализме либералов, он обращает внимание на речь П.Н. Милюкова «Глупость или измена?», в которой лидер кадетов яростно обличал правительство  на основании непроверенных данных, домыслов из вражеской газеты «Берлинер Тагеблатт». «Что это – глупость или измена П.Н. Милюкова – каждый решит сам. Но остается фактом, что через полтора месяца после этой речи был убит Григорий Распутин – один из тех, на кого обрушился глава кадетов, а через несколько месяцев, в конце февраля 1917 года, начинаются массовые беспорядки и вооруженное восстание в Петроградском гарнизоне, а 2 (15) марта Николай II подписывает отречение. Власть переходит к Временному правительству, ведущие позиции в котором занимают либералы. Однако постоянные междоусобицы, неумение пойти на компромиссы и неспособность решить объективные проблемы страны дискредитировали «временщиков». К осени 1917 года власть «лежала на улице» и большевики ее подобрали. Как видно, именно речь «Глупость или измена?» П.Н. Милюкова стала спусковым крючком Февральской революции, без которой не было бы Октября», - отмечает российский историк.

 

Кроме того, он обращает внимание на ухудшение социально-экономического положения рабочих с 1894 года. Так же наплевательски, как к «рабочему вопросу», власти, по словам Дмитрия Суржика, отнеслись и к столыпинской аграрной реформе. Остро стоял в империи и национальный вопрос. «Причем он развивался не только в автономных Царстве Польском и Великом княжестве Финляндском, но и в Прибалтике и Малороссии», - подчеркивает ученый.

 

И, наконец, по его убеждению, свой отпечаток наложила общая эпоха увядания. «Типичным персонажем начала ХХ века стал, как охарактеризовал его Феликс Разумовский, «человек серебряного века» - потускневший, не видящий цели своей жизни интеллигент, представитель уходящего мира… Человек, уставший от самого себя. Отчасти таким и был сам Николай II...», - пишет Дмитрий Суржик.

 

Он приводит мнение политолога, Чрезвычайного и Полномочного Посланника 2-го класса М.В. Демурина, отмечавшего, что общественный раскол возник в России задолго до 1917 года. И возлагать вину за этот постоянно углублявшийся раскол только на советскую власть – как минимум упрощенчество. Полагаться при этом на тот или иной вариант «реставрации» – путь в никуда.

 

Дмитрий Суржик призывает воспринимать прошлое России без мифов и модернизации, «когда некоторыми неглубоким комментаторами Февраль и Октябрь называются «майданом своего времени», а либеральные деятели и вожди социалистов – агентами иностранных разведок». «Эти мифы, развеянные еще в 1920-х годах, усиленно насаждаются российскому обществу сегодня. Почти так же, как и шпиономания в Советском Союзе 1930-х или Соединенных Штатах второй половины 1940-х годов. И во всех случаях «охота на ведьм» не приводила ни к чему хорошему», - констатирует российский историк. Он заключает: необходимо объективно относиться к своему прошлому и помнить все его уроки.

 

Здесь можно ознакомиться с текстами докладов Дмитрия Суржика, а также Александра Шубина и Николая Бабилунги. В окончательной редакции статьи ученых будут опубликованы в сборнике материалов конференции.