Мне уже приходилось писать воспоминания о нескольких близких мне людях. Все они были намного старше меня. Лишь сейчас я сажусь за воспоминания о человеке, который был заметно моложе, и я бы никогда не мог представить, что придется обратиться взором к жизненному пути Николая Вадимовича Бабилунга, когда его уже не будет на свете. Вообще-то для меня он всегда был просто Колей, и объяснялось это той простой причиной, что родился он буквально на моих глазах. Мы были родственниками, сразу с послевоенных времен. Мой родной дядя по отцу – Георгий - являлся супругом родной тетушки Николая - Галины Сергеевны. Так что семью Бабилунга я знал еще до его рождения. Помню еще с тех времен его отца Вадима Сергеевича, который был молдавским журналистом, то есть журналистом, который писал свои многочисленные статьи на молдавском языке. Тогда в послевоенном Кишиневе таких журналистов было немного, поскольку было еще мало молдавских газет и журналов. Помню его маму Зинаиду Алексеевну, партийного работника. Помню и его другую тетушку – Лидию Сергеевну, работавшую в области медицины, ее первого мужа Суллу и второго – Сычева. Папа Коли, который родился в известном молдавском заднестровском селе Гандрабура, как-то мне говорил, что настоящая фамилия их семьи была Барбалунга, что в  переводе с молдавского означает «длинная борода» и что их новая фамилия появилась из-за простой чиновничьей ошибки еще до революции.

​

Но самым колоритным членом этой семьи была бабушка - маленькая, сухонькая украинка, которая жила в семье дяди Георгия и Галины Сергеевны и многие годы вела их хозяйство. Она была очень интересным человеком и даже в свои далеко не молодые годы с охотой пела украинские песни. Возможно, музыкальные способности у её внучки Оли, которая стала музыкантом, и у Коли, который тоже был очень музыкальным человеком и распевал множество песен, подыгрывая себе на гитаре, были от бабушки. Коля пел многие песни, которых я до него не слышал. Хотя, может быть, глава семьи молдаванин Бабилунга, которого я не застал, тоже мог обладать музыкальными способностями.

​

Когда я приходил в гости к дяде Георгию, я любил беседовать с бабушкой, сохранившей ясный ум и добрую память до самых последних своих дней. Она рассказывала еще о дореволюционных временах. О том, как жила их семья, чем занималась. Оказывается, она происходила из рода иконописцев Курильченко, работавших также в церквях Бессарабии. Эти художники Курильченко были родственниками ни кого-нибудь, а самого Тараса Шевченко. Только не помню, с какой стороны. Известно, что украинско-молдавские кровные связи дают хорошие всходы. Достаточно вспомнить Н.В. Гоголя, украинского писателя М. Коцюбинского, сын которого Юрко стал видным советским полководцем, украинского поэта Владимира Сосюру. В жилах Коли текла кровь трех наций - молдавской, украинской и, по матери, русской. Но себя он считал молдаванином. Он являлся коренным кишиневцем, любил свой родной город и, как многие коренные кишиневцы, по своему самосознанию являлся убежденным интернационалистом. Среди его друзей были представители разных наций.

​

Так что Колю я знал с рождения, с его младенческих лет. Встречались мы у дяди Георгия, который был очень хлебосольным человеком, тем более что там жила и бабушка. У дяди Георгия с Галиной Сергеевной не было собственных детей и он, видный молдавский педагог, декан факультета, заведующий кафедрой, бывший фронтовик, не единожды смотревший смерти в глаза, обычно оказывал покровительство своим племянникам и племянницам, как родным, так и по линии Галины Сергеевны. Мы обычно встречались у него по разным семейным и несемейным праздникам, и с Колей я общался там как с ребенком. Ребенком я его считал и тогда, когда в 1961 г. уехал на учебу в аспирантуру в Москву. Тогда Коле было всего лишь девять лет. И когда я вернулся в конце 1964 г. и даже когда уехал в самом конце декабря 1970 г. на постоянное место жительства в Москву, Колю я считал совсем молодым. Он был тогда студентом первых курсов университета.

​

Как сейчас помню, в 1974 г. я вместе с семьей приехал в отпуск в Кишинев и поселился у родителей моей супруги. Наконец-то ее отец, который построил 400 домов, получил нормальную квартиру в районе тогдашнего Проспекта молодежи. И вдруг раздался звонок от Коли. Он просил о встрече. Я его пригласил на квартиру родителей супруги, и поскольку там была прекрасная лоджия и выпал чудесный летний вечер, мы расположились именно там. Я давно не видел Колю и с интересом вглядывался в него. Он мне показался очень смешным. «Молодой д ‘ Артаньян», - мелькнуло у меня в голове. Мы просидели довольно долго, но главное, как сказал Коля, он пришел посоветоваться о своих будущих планах. Оказывается, он колебался, чем дальше заняться: то ли пойти на комсомольскую работу, то ли заняться наукой. Я ему тогда сказал, что моя мама была комсомолкой 20-х годов, а я лауреат премии Ленинского комсомола и к комсомолу отношусь позитивно. Но при этом добавил: «Комсомол – это не специальность. Так что лучше предпочесть научную работу и совмещать ее в дальнейшем с лекционной деятельностью».

​

Насколько я понял, Коля прислушался к моему совету, так что в определенной степени я определил его будущий жизненный путь. Он поступил в аспирантуру Института истории. Руководителем его стал Виктор Ильич Жуков, бывший студент и аспирант моего отца, которому он, основатель молдавской школы историков – экономистов, дал в свое время тему по истории бессарабской промышленности и бессарабских городов XIX века. Виктор Ильич был серьезным исследователем, с явным уклоном в сторону теории истории. Потом он станет заместителем директора Института. Коле он дал тему по истории бессарабской промышленности на стыке XIX – XX вв. Как тогда говорили, он занялся Бессарабией эпохи империализма прежде всего в плане развития там капиталистических отношений. По этой теме он и защитил свою кандидатскую диссертацию. Поскольку важнейшие архивы по этой теме находились в Ленинграде, то он добился стажировки при ленинградском отделении Института истории СССР, в котором я работал в Москве. Так что он получил возможность изучать ленинградские архивы и хорошо ознакомиться с ленинградской школой советских историков, одной из самых сильных в Советском Союзе. Я чувствовал свою ответственность за творческий выбор Коли и наблюдал из Москвы за его научными поисками. Видел его самые первые публикации в Известиях АН МССР. Помню, что одна из них была посвящена национальному составу городского населения Бессарабии в эпоху империализма, а другая – жизненному уровню промышленных рабочих Бессарабии в начале ХХ столетия.  Обе эти публикации, связанные с его кандидатской диссертацией, не потеряли своего значения и в наше время. Они свидетельствуют о серьезном, вдумчивом отношении молодого историка к историческому исследованию, содержат новые материалы и отличаются убедительными обобщениями. Уже в те годы Коля стал выступать и как автор рецензий на труды по истории Молдавии. Он опубликовал одну из таких рецензий на монографию Ю.Г. Иванова о революционном движении в Молдавии конца XIX - начала ХХ вв., а еще до этого издал свою рецензию на книгу своего учителя В.И. Жукова о городах пореформенной Бессарабии. Вместе с Жуковым они опубликовали популярную статью о присоединении Бессарабии к России в 1812 г., посвященную очередной дате со времени этого поворотного события в истории Молдавии.

​

Коля, таким образом, не ограничился только изучением экономической истории. С первых своих шагов в науке он отличался широким историческим кругозором. Он проявил, например, и заметный интерес к общественному движению. В моей библиотеке есть его книга под названием «Барометр показывает бурю», посвященная событиям 1905 – 1907 гг. в Бессарабии. Еще в 80 – е гг. Коля проявил интерес и к написанию школьных пособий по истории. Одно из таких пособий, опубликованных в соавторстве, называлось «Страницы истории Молдавской ССР». Оно вышло на молдавском и русском языках. Этот опыт написания учебных материалов для школьников ему очень пригодится, когда он переедет в Тирасполь и вплотную займется этой далеко не легкой работой. Еще тогда, когда он жил в Кишиневе, ему удалось опубликовать и специальную книгу о населении Бессарабии XIX в., которая несла на себе уже печать полемики о роли присоединения Бессарабии к России под углом зрения адекватной оценки демографической ситуации в губернии. Коля там рассмотрел и проблему роли миграции и дал ответ на то, что ни о какой ассимиляции идти речь не может, как и на то, что отнюдь нет основания говорить о русификации молдаван. Молдавское население в составе России росло стремительными темпами, и вообще население Бессарабии за сто лет с 1812 г. выросло в 10 раз, продемонстрировав такой рост, какого никогда не было за всю ее многотысячелетнюю историю. 

 

Казалось, что все в биографии Коли было нормально и его научные успехи не подлежат никакому сомнению. Он успешно защитил кандидатскую диссертацию, продемонстрировал  способность хорошо и довольно быстро писать, то есть у него довольно рано появились и способности хорошего публициста, в чем мы, его близкие, усматривали явное влияние его отца – Вадима Сергеевича, известного молдавского журналиста. Но верно говорится, что «жизнь прожить - не поле перейти». Над Колей сгустились черные тучи.  Я жил в Москве и узнал об этих событиях с опозданием в 1984 г. В Кишиневе раздули дело историков. По правде говоря, дело не стоило и выеденного яйца. Несколько молодых историков Института истории вели в коридоре беседы на вольные темы. Речь, среди прочего, шла о Троцком. Кто-то подслушал, написал в инстанцию, и ребят стали таскать и допрашивать. Вскоре это дело развалилось, но Коле основательно подпортили кровь. У Коли все-таки была артистичная, тонко чувствующая натура, он не относился к категории людей, которых называют «толстокожими», и удар судьбы не мог пройти бесследно. Я его встречал в Кишиневе, куда приезжал в отпуск или в разного рода командировки. Иногда мы встречались в Москве. И я стал замечать его пристрастие к спиртному. Не он первый и не он последний из талантливых людей, кто страдал таким недугом. Но в целом он продолжал активно работать и как историк-исследователь, и как публицист. Число опубликованных им работ заметно увеличивалось, и я, уже находясь в Москве, не со всеми из них мог знакомиться. Уже в середине 80 – х гг. был задуман многотомник по истории Молдавии, и я, и Коля были подключены к написанию разделов по 3-му тому, охватывавшему период с 1812 по 1917 гг. Я писал главы по XIX в., а Коля - по началу ХХ в. К 1988 г. этот том уже был готов и вскоре должен был быть отпечатан. Но наступили новые времена. В Молдавии как бы на пустом месте стали раскручиваться националистические настроения, которые вскоре переросли в агрессивное националистическое движение. Вскоре я узнал, что националистические настроения раскручиваются из Москвы. Дело в том, что в начале 1988 г. в составе комиссии АН СССР я был послан в Тбилиси для проверки грузинской академии наук. И там, в личной беседе с президентом АН Грузии А.Н. Тахвелидзе, крупным ученым – физиком, академиком АН СССР я узнал, что националистические настроения в Грузии инициируются из Москвы.

​

Вскоре я поехал в командировку в Кишинев и к удивлению для себя узнал о националистических акциях и в Молдавии. Как раз вышел 4-ый номер журнала союза писателей «Нистру», который с начала до конца был заполнен материалами националистического характера, собственно говоря, никакого отношения к художественной литературе не имевшими. Мне стало известно, что молдавские власти не пропустили этот номер, но ему дали зеленую улицу из Москвы. Там была выдвинута откровенно националистическая программа, навеянная румынской фашистской пропагандой времен Второй мировой войны. Как сотрудник отдела общих проблем  народов СССР Института истории СССР, я как раз курировал Молдавию, и поэтому я написал соответствующую докладную записку в ЦК КПСС, но подал ее несколько позднее, пытаясь разобраться, куда все-таки пойдет это движение дальше.

​

Я имел возможность переговорить со многими своими знакомыми из Кишинева, в том числе и с Колей. Было ясно, что происходит быстрое идейное размежевание. Люди, еще недавно нормально работавшие рядом друг с другом, становились антиподами. Начали раздувать то одну проблему, то другую, но чем дальше, тем больше центральной становилась проблема молдавского языка. Начали проливать горькие слезы о его положении в обществе, выдвинули проблему замены алфавита, стали настаивать на идентичности молдавского и румынского языков, заявили о необходимости сделать молдавский язык государственным. Не надо было обладать повышенной политической проницательностью, чтобы понять, что фактически был поставлен вопрос о власти. Кто знает язык, тот получит портфельчики и будет господствовать. Но ведь в республике молдавским пользовалось примерно 60% населения, а как быть с остальными 40%? Как быть с населением Тирасполя, где молдаване составляли 17%? Как быть с крупными специалистами – инженерами, агрономами, учеными, преподавателями? Националисты вели дело к серьезному конфликту. Для них язык оказался важнее межнационального мира.

​

В этих условиях я встретился с Колей, и наши взгляды полностью совпали. В августе 1988 г. я уехал после отпуска в Москву и подал свою записку в ЦК КПСС. Кроме того,  копию ее я вручил П.А. Паскарю для передачи лично М.С. Горбачеву, поскольку я знал о его хорошем личном знакомстве с генеральным секретарем ЦК КПСС. Вскоре П.А. Паскарь сообщил, что Горбачев этими вопросами не занимается. Вместе с тем, общаясь со специалистами по национальным отношениям, которых хорошо знал, я пришел к выводу о том, что националистические настроения сознательно раскручивает не только А.Н. Яковлев, но и М.С. Горбачев, ханжески называя их демократизацией. Обстановка все накалялась, и в этих условиях каждый человек должен был определиться. Одни стали пофигистами, другие надеялись на капиталистическое возрождение, третьи ощутили явную угрозу для существования Советского Союза.

​

Коля как человек больше всего любил свободу, и прежде всего свободу слова. Он плохо переносил всякий диктат и всячески стремился к самостоятельности. Но он избрал свой путь, став активно заниматься общественной деятельностью. Так получилось, что, проживая в Москве, я выписывал две молдавские газеты: одну - «Литература ши арта» на молдавском языке и другую, на русском – «Советскую Молдавию». «Литература ши арта» после того, как с поста редактора был удален В. Сеник, все больше политизировалась и занимала все более и более националистические позиции. «Советская Молдавия» старалась сохранить принципы, заложенные в самом ее названии, принципы советской Молдавии. Где-то в самом конце 1988 г. я прочитал статью Коли в этой газете, которая носила название «Наука – не игра в кубики», и понял, что Коля окончательно определился. Он объявил войну румынонационализму и стал в ряды защитников Молдавской советской республики.

​

Как раз в это время меня вызвали в ЦК КПСС и, как оказалось, мою докладную записку под сукно не положили. В самом ЦК шла внутренняя борьба сторонников и противников социализма, но, так или иначе, нужно было принимать какие-то меры и по отношению к событиям в Молдавии. Туда шли многочисленные письма из республики, и люди требовали действий. Поскольку молдавские филологи-националисты заявляли, что их поддерживают московские филологи, то решили послать в Молдавию группу специалистов для экспертирования молдавских языковых законов, которые уже готовились на уровне молдавского Верховного Совета. Во главе этой группы экспертов, не комиссии, как потом стали писать, был поставлен крупный византинист и славист, участник войны академик Г.Г. Литаврин, в нее вошли романовед-филолог широко профиля Б.П. Нарумов, румыновед-филолог Т.Н. Свешникова, выпускница Бухарестского университета, два историка- румыноведа – Л.Е. Семенова и М.И. Ерещенко и я. После того как мы изучили материалы в Верховном Совете МССР, мы пришли к однозначному выводу о крайней тенденциозности и взрывоопасности этих языковых проектов. С точки зрения науки смена алфавита не дает каких-либо преимуществ, поскольку морфологически ближе латинский алфавит, а фонетически – кириллический. Но морфология нужна специалистам, а произношение – народу. Что касается объявления молдавского языка одним государственным языком республики, то это вопрос общественно-политический и это может привести к серьезным коллизиям между массами людей. Поэтому на заседании бюро ЦК и на личной встрече Г.Г. Литаврина и меня с первым секретарем С.К. Гроссу и секретарем по идеологии Бондарчуком мы предложили или не проводить никаких реформ, или ввести два языка и два алфавита.

​

Когда мы выезжали в Кишинев, никаких других встреч нам не планировали, но в Кишиневе нам сказали, что назначены встречи с журналистами Молдавии и научными сотрудниками Института языка и литературы и Института истории.  Мы согласились на эти встречи, которые прошли далеко не в спокойной обстановке. Националисты явно наглели, а это был январь 1989 г. После встречи с сотрудниками АН МССР, на которой присутствовал и Коля, у меня состоялся с ним разговор. Он ввел меня в курс дела и сообщил, что противники националистов решили создать Интерфронт, в противовес националистическому Народному фронту. Он интересовался моим мнением на этот счет. Со мной уже говорили об этом еще в Москве, и я был готов к такому разговору. Я ответил четко и определенно, что согласен с этой идеей. Националисты действуют, а сторонники Советской власти пишут письма начальству. Надо тоже действовать.

​

Интерфронт был результатом действий низов. Никакой рукой Москвы он не был. В то время я уже понимал роль Горбачева и Яковлева. Я только просил Колю, который был одним из главных инициаторов создания молдавского Интерфронта, привлечь туда побольше молдаван. Но инициатива уже была упущена. Националисты буквально повязывали одного видного молдаванина за другим, но все-таки кое-кого из молдаван удалось привлечь в Интерфронт. Принципиальную позицию занял юрист В.Н. Яковлев. Решительно высказался в поддержку Интерфронта И.Г. Руссу. С Интерфронтом сотрудничали видные ученые-филологи В.Б. Сеник и В.Н. Стати, не говоря уж о таких молдаванах старшего поколения, как А.М. Лазарев, В.М. Смелых, И.Д. Чебан. Я знал и ряд других молдаван, отрицательно относившихся к проискам националистов, но не ставших активно участвовать в общественной деятельности.

​

Коля же ушел в эту новую для себя сферу, заняв принципиальную позицию против румынонационализма и отстаивая самобытность молдавской нации, а также ее право на собственное государство. Когда мы вернулись в Москву, то доложили о результатах своей поездки и четко и ясно сказали, что принятие языковых законов - это прямая дорога к конфронтации. Я уже знал о настроениях в Заднестровье и о начале собирания сил для отпора националистам. Буквально вскоре после нашего возвращения в Кишинев выехал секретарь ЦК и член Политбюро В. Чебриков, но то, о чем он говорил с молдавским руководством, мне известно не было. Во всяком случае, языковые законы были приняты лишь в августе того же 1989 г., и националисты обвиняли нашу группу в том, что мы затянули их принятие на восемь месяцев. Очень сожалею, что не навсегда, ибо эти законы привели к расколу республики, за который никто не ответил до сих пор.

​

Живя в Москве, я время от времени узнавал о деятельности Коли в рамках Интерфронта, который вырос в довольно значительную организацию. Он стал одним из наиболее приближенных сподвижников председателя Интерфронта А.М. Лисецкого, участвовал в различного рода акциях этой организации, попутно продолжал вести активную публицистическую работу. Но публиковаться становилось все труднее. В июне 1989 г. мне с помощью П.М. Шорникова удалось опубликовать нашу с А.В. Антосяком статью «История с историей» в «Советской Молдавии», которая еще занимала советские позиции. Но националисты захватывали один печатный орган за другим, получая поддержку в структурах, поэтому нашу с В.Н. Стати статью «Латиница: вымысел и правда» мы смогли   опубликовать лишь в газете «Рыбницкий металлург» за 30 июня того же года. Помогли ее опубликовать деятели Интерфронта, в том числе и Коля. Эта статья распространялась интерфронтовцами и в Кишиневе, включая и депутатов Верховного Совета. В начале июля я по обыкновению приехал в Кишинев с семьей в отпуск. Я имел очередную встречу с Колей, и он был один из тех, кто ввел меня в курс дела о том, что происходит в Кишиневе. Я побывал в штаб-квартире Интерфронта, и Коля познакомил меня с рядом его членов.  Прекрасно понимая, что националисты возьмут под обстрел наши публикации, я привез в Кишинев кое-какой материал с целью участия в полемике. Действительно, националисты, по обыкновению, набросились на нас группой в газете для учителей. Аргументы их оказались смехотворными. Поэтому я быстро написал новую статью под названием «История с историей или плюрализм по-кишиневски» и тогда же опубликовал ее в той же «Советской Молдавии». Резонанс от этой статьи был не меньший, чем от предыдущей. Коля мне рассказывал, что ее читали по всей республике.

​

Но националисты явно получали поддержу из Москвы. Очередной раз в Кишинев приезжал А.Н. Яковлев и только подзадорил националистов и обескуражил молдавское руководство. Молдавское партийное руководство им было полностью парализовано. Он дал зеленую улицу этим законам. Таким образом, Яковлев, который, как оказалось, был агентом западных спецслужб, являлся подлинным отцом молдавских языковых законов, законов, которые носили заведомо подрывной характер.

​

Закончив свой отпуск, я вернулся в Москву, и буквально через несколько дней тогда же в августе у меня дома раздался звонок. Звонил В.Н. Яковлев, с которым лично я не был знаком, но хорошо знал по литературе и по рассказам моих знакомых. Он попросил о встрече. Встречу мы назначили у входа в библиотеку В. И. Ленина. Когда я вышел из библиотеки, то у входа стоял Василий Никитович и еще двое довольно молодых мужчин. Одним из них был директор тираспольского завода И. Н. Смирнов, другим – тираспольский прокурор, если не ошибаюсь, его фамилия была Лучик. У нас состоялась обстоятельная беседа. Прежде всего речь шла о крупнейшей в истории Молдавии забастовке, направленной против языковых законов. Смирнов мне сказал, что в своей деятельности они используют как идеологическую основу мои статьи в «Советской Молдавии». Во всяком случае договорились о сотрудничестве и затем встретились в ресторане с сокурсницей Горбачева юристом Михалевой. Еще была надежда раскрыть глаза Горбачеву. Они меня спросили, как я отношусь к приднестровскому движению, я сказал, что требования приднестровцев считаю законными и справедливыми, и с тех пор наладил активное взаимодействие с приднестровцами. Тем более что я был уроженцем Тирасполя, и его судьба не была для меня безразличной. По просьбе приднестровцев я написал историческое обоснование для приднестровской автономии, которое было опубликовано в том же году в приднестровских газетах.

​

В августе 1989 г. националистам   все-таки удалось продавить через Верховный Совет пресловутые языковые законы. Затем они заявили о незаконности создания Молдавской республики. Это была самая настоящая провокация. Приднестровцы ответили на это созданием своей республики, провозглашенной 2 сентября 1990 г. Тогда же удалось создать в Тирасполе свой университет. Вместе с В.Н. Яковлевым мы ходили по коридорам московских учреждений и пробивали этот университет. Нам пошли навстречу, а в Тирасполе эту идею поддержали руководители крупнейших предприятий. Университет стал любимым детищем Приднестровья. Тем временем в Кишиневе в мае 1991 г. был подвергнут погрому Институт истории. Удаляли не только по принципу незнания молдавского языка. П.М. Шорников и И.И. Левит прекрасно знали язык, но и они были вынуждены покинуть институт.

 

Покинуть институт пришлось и Коле. Он, как и многие кишиневские ученые и преподаватели, стал работать в Приднестровском университете. Вскоре он стал заведовать исторической лабораторией, во главе которой находился около 30 лет. Необходимость такой структуры не подлежала никакому сомнению. Это был не только центр исторических исследований, но в условиях тогдашней острейшей конфронтации это был и центр идеологического сопротивления. Тирасполю пришлось давать отпор и идеологическим противникам из Кишинева и Бухареста, и не только оттуда. Надо было привлечь квалифицированные кадры, продумать тематику, наладить необходимые научные связи. Начиналась, таким образом, новая страница в биографии Н.В. Бабилунги, и он показал себя очень способным руководителем. При этом он интенсивно работал в довольно трудных условиях отсутствия в Тирасполе полноценных библиотек и архивов. Он вынужден был писать не только по проблемам, которые входили прежде в его научные интересы, но и углубляться в приднестровскую тематику. Заниматься не только новой историей, чем он занимался прежде, но и новейшей, поскольку события начала 90 – х гг., да и после того, настоятельно этого требовали. Появилась необходимость заняться и военной историей, и историей церкви, и рядом других вопросов. В лаборатории стали работать исследователи высокого класса, прибывшие из Кишинева. Прежде всего необходимо отметить Б.Г. Бомешко и П.М. Шорникова. Это было очень важно для Тирасполя, где практически не было гражданских историков-исследователей. Гражданской историей в 1991 г. занимался разве что Н. Гибескул, но и тот вскоре скончался. Общими фразами тогда ограничиваться было нельзя. Тем более что Молдавскую республику возглавили явно некомпетентные люди, которые довели дело до войны. Я тогда был членом первого ученого совета Приднестровского университета и довольно часто приезжал в Тирасполь. Читал лекции, выступал в коллективах и мог наблюдать за повседневной работой Коли. Он был очень востребован. Вскоре он стал заметным приднестровским публицистом, регулярно выступал на страницах приднестровских газет. Как-то я приехал в Тирасполь и после окончания работы в местном архиве, где я подбирал материал по истории Карагаша, сидел на скамеечке, ожидая автобуса. Рядом расположился мужчина средних лет, с которым мы разговорились. И именно он поднял вопрос об одной из последних статей Коли в тираспольской газете. Он тогда сказал: «Талантливый он человек». Я ему ничего не сказал о своей близости к Коле. Просто порадовался за него, за то, что он так скоро сумел утвердиться в Тирасполе. Тогда он меня познакомил с тираспольским журналистом Кондратовичем, который произвел на меня хорошее впечатление, так же, как и с редактором главной тираспольской газеты «Днестровская правда» Печулом.

​

Еще до создания университета, когда мы его еще пробивали, В.Н. Яковлев попросил меня написать для рыбницкой газеты специальную статью о молдавском народе и молдавском языке. Такую статью я подготовил, и она вышла в двух номерах этой рыбницкой газеты, которая называлась «Ленинское знамя», за сентябрь 1990 г. Еще Советский Союз существовал, и она вышла уже в 1991 г. Коля предложил превратить эту статью в брошюру, и она вышла на русском и молдавском языках в том же 1991 г. Эта брошюра стала первой опубликованной работой недавно созданной исторической лаборатории. Коля ее использовал для проведения семинаров со студентами только что созданного исторического факультета университета. Я тогда довольно часто приезжал в Тирасполь, и мы с Колей и другими сотрудниками лаборатории обсуждали перспективы ее дальнейшей работы.

 

Но затем ситуация в регионе заметно ухудшилась, дело дошло до военных действий. Это особая страница биографии Коли и наших с ним взаимоотношений, о которой надо будет написать специально. В 1992 г. я пустил по каналам Российского информационного агентства материал под названием «Приднестровский феномен», показав уникальность Приднестровья, единственного места Советского Союза, где удалось добиться союза трех наций в борьбе против национализма.  После прекращения войны на Днестре я приехал в Тирасполь на международную конференцию и вновь встретился с Колей и другими нашими историками. Настроение было хорошее, и после окончания конференции я предложил написать специальный исследовательский труд, возможно, в нескольких томах, по истории молдавского Приднестровья с древнейших времен до, как говорится, наших дней. Мои коллеги восприняли это предложение с большим недоверием. Даже Коля проявил заметный скептицизм. Дело в том, что явно не хватало специалистов. В самом Тирасполе был разве что один специалист, занимавшийся гражданской историей, - упомянутый Н. Гибескул. Вообще историей Левобережья тогда молдавские историки занимались довольно слабо. Я припоминаю, что, еще будучи сотрудником Института истории АН МССР, проверял в составе комиссии сектор феодализма и в числе замечаний в адрес этого сектора, который возглавлял П.В. Советов, сделал заключение о полном отсутствии трудов по приднестровскому феодализму и капитализму. Результатом предложений комиссии стало подключение к изучению Приднестровья XIX века двух сотрудников – И.А. Анцупова и И.И. Жаркуцкого. К 1991 г. они уже выдали первые работы по этой тематике. Но по истории Приднестровья до XIX века не было ни специалистов, ни каких-либо трудов. А это многие века.

​

Поэтому была понятна сдержанность коллег-историков. Кто сразу понял и оценил эту идею, так это ректор университета - В.Н. Яковлев. Он немедленно подписал приказ о создании авторского коллектива и поставил меня его руководителем, а Колю - моим заместителем. Мы сразу же набросали первый план многотомника, решив уделить периоду до ХХ в. один том, а другой том посвятить истории Приднестровья после 1917 г. Тогда же провели первое заседание авторского коллектива и распределили обязанности, выявив при этом значительные лакуны. Если по периоду после 1917 г. имелись специальные труды по многим вопросам истории Приднестровья (речь идет о событиях 1917 года, Гражданской войне, межвоенном периоде, особенно по истории МАСССР, а также Великой Отечественной войны), то почти целое тысячелетие до конца XVIII в., то есть до вхождения Приднестровья в состав России, в исследовательской литературе отражено не было. Лучше обстояло дело с археологами. Были подключены Е.В. Яровой, Т.А. Щербакова и В.А. Хохлов. Мне пришлось обратиться к московским историкам С.А. Ромашову, И.Г. Коноваловой и Г.А. Санину. Они дали согласие и, действительно, подготовили материал по периоду с IX по XVII в. включительно. XVIII век я взял на себя, а затем шли главы И.А. Анцупова, уже имевшего по этому периоду основательные заделы. Мы с Колей подготовили параграфы по некоторым проблемам XIX в. Коля также подготовил основательную главу по началу ХХ в. и т.д.

​

Первый том мы готовили в общей сложности семь лет. В начале 1999 г. он уже был написан, и я как ответственный редактор его отработал и передал в издательство. В ноябре 1999 г. этот том был сдан в набор, а в июле 2000 г. подписан в печать. Итак, 2000 год стал знаменательным для нас, историков и не только историков, появлением первого тома «Истории Приднестровской Молдавской Республики». Это было свидетельством той силы, которую стала приобретать научно-исследовательская лаборатория истории Приднестровья, и прежде всего вклада самого Н.В. Бабилунги. Он чем дальше, тем больше увлекался этой работой. Ведь нужно было работать не только над текстом. Нужно было решать и ряд других задач. Например, создать убедительный иллюстративный ряд, снять проблемы полиграфического характера. В самом Тирасполе не так просто было с выбором типографии и такую типографию нашли в Бендерах - книгу отпечатали в типографии «Полиграфист». Все эти вопросы решал прежде всего Коля.

 

С изданием второго тома дело уже обстояло проще. Этот том вышел в конце 2001 г. в двух книгах. Основную роль в его издании сыграли Коля и Б.Г. Бомешко. Сложнейшую задачу по изданию истории Приднестровья удалось решить малыми силами и в сравнительно короткий срок. Роль исторической лаборатории и ее руководителя трудно переоценить. Этот труд стал основой для написания многих других работ, в том числе по военной истории, истории церкви, истории культуры. Но прежде всего он был использован для написания учебников и учебных пособий. И здесь роль Коли была весьма значительной, точнее определяющей. Вместе с Б.Г. Бомешко они в короткий срок подготовили ряд учебников и учебных пособий по истории родного края. Таких учебников у приднестровцев раньше не было, и они появились. По ним стали обучаться десятки тысяч приднестровских школьников.

 

В июне 2002 г. по случаю выхода этого труда во Дворце Республики состоялась презентация книги и президент ПМР И.Н. Смирнов, лично там присутствовавший, назвал выход истории ПМР событием государственной важности. За этот труд мы во второй раз стали лауреатами Государственной премии Приднестровской Молдавской Республики. В первый раз мы были удостоены этого звания за издание атласа Приднестровской Молдавской Республики, появившегося в 1996 г. Я редко встречал Колю таким счастливым, как в то время. Наш труд, в первую очередь труд возглавляемой им лаборатории, был высоко оценен. Но никто не собирался почивать на лаврах. Существовали новые планы. Еще в 1997 г. Коля организовал выпуск прекрасного «Ежегодного исторического альманаха Приднестровья», на страницах которого выступали не только историки-исследователи, но и музееведы, краеведы, вообще любители истории Приднестровья. Этот ежегодник был хорошо иллюстрирован и получил своего читателя. Роль Коли в его издании была огромной. По существу, он как главный редактор и Б.Г. Бомешко как его заместитель издавали труды, которые были по силам целым коллективам.

 

В это же время я издал монографию по истории приднестровского села Карагаш, что продемонстрировало возможность написания целых книг даже по истории отдельных сел и деревень. Учитывая все это, я предложил приступить к написанию истории городов и сел Приднестровья. Это бы дало возможность объединить усилия всех учителей Приднестровья, а также привлечь всех любителей истории. Коля меня полностью поддержал. В это время они готовили, прежде всего на основе трехтомника, учебные пособия по истории родного края, и я старался оказывать им содействие. Такие пособия были подготовлены, и школьники Приднестровья впервые в его истории получили возможность изучать историю своего края. Интересно, что и многие родители, которые в свое время таких пособий не имели, тоже с большим интересом знакомились с этими книгами. Коля также внес заметный вклад в организацию «Покровских чтений» - специальных конференций по истории церкви Приднестровья - и в выпуск тематических сборников по этой проблематике. Он буквально горел на работе. Успевал в это время и читать лекции студентам, и участвовать в разного рода конференциях, в том числе и за пределами Приднестровья. Он помог буквально возродить единственную газету на молдавском языке, выходившую в Тирасполе, которая издавалась русским гражданским шрифтом, созданным на основе кириллицы. Он, участвовавший еще в 1992 г. в учредительном съезде молдаван Приднестровья, вдохнул в нее новую жизнь, оказав большую помощь такому подвижнику, каковым являлся редактор газеты Сергей Санду.  Некоторые горячие головы пытались закрыть газету, не понимая ее значимости. Но ее удалось сохранить.

 

Беда пришла оттуда, откуда ее не ожидали. Некая особа, которую лично Коля привлек к написанию истории Приднестровья, разразилась филиппикой в адрес пособий по истории родного края, обвиняя их чуть ли не в сплошных недостатках. Среди прочего она писала об отсутствии там упоминания об одном из организаторов белого движения – Дроздовском - и прочем в том же духе. Дроздовский был в Тирасполе лишь проездом. Ничего хорошего он для края не сделал. И вообще, с каких пор у нас стали прославлять битых и неудачливых генералов? Многие дроздовцы потом сотрудничали с фашистами. И эта особа хотела, чтобы их прославляли в Приднестровье. Но самое главное не это. Как можно было на всю республику нападать на школьные учебники, по которым обучались десятки тысяч детей? Если есть в них какие-либо недостатки, то нужно их обсуждать и исправлять в рабочем порядке. Это обычная практика подготовки учебников.

 

Но дело было закручено и много крови попортило Коле. Я тогда написал в инстанции гневное письмо, но не тут-то было. Дело затянулось. Прикрыли исторический альманах. Колю постоянно отвлекали от повседневной творческой работы. Сорвали подготовку истории городов и сел Приднестровья. Можно только представить, сколько пришлось тогда пережить Коле. Он опять потянулся к спиртному. Но и на сей раз тяжелая пора прошла. Удалось возобновить ежегодник, издать новые труды. Из-за болезни ног я стал реже приезжать в Тирасполь. С Колей в очередной раз мы встретились летом, когда он с группой приднестровских историков приехал ко мне на Днестр, где я обычно проводил свой отпуск. И с грустью я отметил, как Коля постарел. Он по-прежнему был душой компании, был весел, с охотой рассказывал анекдоты, но все-таки это был не тот Коля. Удары судьбы не прошли даром.

 

Коля продолжал активно трудиться и как исследователь, и как публицист. Продолжала работать и лаборатория, в рамках которой особо следует отметить научный вклад Б.Г. Бомешко и П.М. Шорникова. Казалось, что гроза миновала. Но это была лишь временная передышка. Прошло лишь несколько лет, и атака возобновилась. Инициаторами опять были те же силы. Мы приступили ко второму изданию истории Приднестровья. Намечали его издать к тридцатилетию республики. Второе издание - это второе издание. Но все-таки решили подготовить и четвертый том, который бы охватывал период с 2000 года по 2020 год. Мне опять предложили быть ответственным редактором, я дал согласие. Как правило, в таких случаях некоторые главы пишут заново, некоторые дорабатывают, а некоторые издают без изменения. Не было никакой необходимости, например, перерабатывать главы, написанные И.А. Анцуповым и основанные на богатейшем архивном материале, к которому за прошедшее время почти ничего не было добавлено. Я получил и отредактировал две главы, подготовленные археологами. Действительно, за последние годы археологи сделали много интересных находок, и это все нужно было обязательно учесть. Я переговорил с московскими авторами С. Ромашовым, И. Коноваловой и Г. Саниным на предмет того, что если у них есть какие-то добавления или исправления, то чтобы они их сделали к определенному времени. Я собирался сделать некоторые добавления и в своих разделах по XVIII и XIX вв. То есть началась будничная работа по изданию четырехтомника по истории края.

 

И тут, когда работа только начиналась, опять разразилась гроза. Снова с той же стороны. Лабораторию стали обвинять во всяких смертных грехах. Суть заключалась в том, что ее сотрудники напрасно жуют хлеб и вроде бы присваивают несметные суммы. Похитили старую рукопись трехтомника и стали заявлять, что ничего не делается по подготовке нового издания. Потребовали, чтобы вернули деньги за несколько лет. Когда Коля представил список опубликованных лабораторией работ, это не было принято во внимание. А что должна делать исследовательская группа в области истории, как не писать научные труды? Предъявили претензии и ко мне. Меня чуть не обвинили в том, что я ограбил банк. Я получал мизерные суммы за руководство аспирантами легальным путем из кассы университета. Это обычная практика, и не только в Приднестровском университете. Кроме того, по линии лаборатории я писал труды по истории Молдавии и Приднестровья. В Институте российской истории историей Молдавии не занимаются. Это раньше, когда наш институт был Институтом истории СССР, можно было и нужно было включать в план труды по истории Молдавии. Сейчас Молдавия в сферу интересов Института российской истории не входила. Так что я сверх плана занимался исследованиями по тематике Молдавии и Приднестровья в рамках лаборатории.

 

Таким образом, по линии лаборатории я написал и издал три монографии, две брошюры и множество других трудов, в том числе и разделы по истории ПМР. За них я не получил ни одной копейки. Более того, я их издал за свой счет, кроме упомянутой брошюры по проблемам молдавского языка и молдавского народа. Приднестровский университет не затратил на издание моих трудов ни одной копейки. Получается, что мой труд ничего не стоит. Я уже не говорю о большой редакторской работе, которая требует немалого времени. Ежегодно я пересылал Коле свои отчеты о научной работе, и он включал их в годовые отчеты лаборатории. Коля мне их отправлял для сведения, и получается, что в 2016 г. лаборатория издала 42 работы, в 2017 – 37 работ, в 2018 – 44 работы. Это научная продукция, которая могла бы сделать честь целым институтам. Но комиссия научными результатами не интересовалась. У нее были совсем другие цели. Они ввели в заблуждение президента ПМР В. Красносельского и, действительно, разгромили лабораторию, прекратили издание ежегодника, сорвали второе издание истории ПМР. Это издание поручили каким-то другим людям, и они его успешно сорвали. В конечном итоге дело это развалилось. Любой следователь мог понять его явную надуманность. И вообще, по всей силе закона к ответственности, в том числе уголовной, нужно было бы привлечь как раз тех, кто это дело затеял. История эта получила серьезный резонанс и вышла за пределы Приднестровья. Его отклики были и в Кишиневе, и Москве, и в интернете, и в печати.

 

Но хотя дело развалилось, моральную травму получили сотрудники лаборатории, и прежде всего ее заведующий – Н.В. Бабилунга. Я очень за него опасался. В последний раз я его видел в июле 2019 г., когда он приезжал ко мне на Днестр. Он поделился своими научными планами, и это меня порадовало. При том, что я был загружен по основной работе, я согласился быть редактором двух его новых монографий об управлении Бессарабией. И действительно, такую редакционную работу я провел и книги увидели свет. Так что лабораторию они разгромили, но историческая наука Приднестровья продолжала жить. В связи с пандемией мы с Колей участвовали в конференциях онлайн. По крайней мере, я мог видеть и слышать его выступления на этих конференциях.

 

Ничто не предвещало трагедии, но она произошла. Мы потеряли Колю, хотя после выхода его новых книг он воспрял духом и, казалось, что он будет жить и творить. Мне рассказывали о похоронах Коли. О необычайном стечении народа, пришедшего с ним проститься. Многие из них Колю лично не знали. Они были знакомы с его трудами публициста и историка-исследователя. Некоторые из них учились по учебникам Коли. Конечно, с точки зрения справедливости все станет на свои места. И сборник воспоминаний о нем - это одно из строений, которые составят о нем память.